— Спробуй-ка…
Тот, тоже крепыш, но помоложе, взял яйцо, быстро очистил, надкусил и чуть покривился.
— Аль не свежее?
— Нет, хорошее. Боже мой, чего бы я сейчас не отдал за нормальное яйцо, приготовленное… — Он замялся, словно подыскивая слово, и неожиданно закончил шепотом: — soft-boiled.
Загорелый посмотрел на своего визави неодобрительно. Затем придвинулся и зашептал:
— Послушайте, лейтенант. Ведь вас, кажется, предупреждали: ни при каких обстоятельствах не говорить на родном языке!
— Прошу прощения, я просто забыл это проклятое слово… Больше этого не повторится.
— Очень надеюсь. А вы хорошо рассмотрели прошедшего мимо нас инженера? Запомните: это сам Горегляд, изобретатель «Единорога». Даю вам три дня на подготовку. После исполнения немедленно уходите.
— Слушаюсь…
Сразу после завтрака ко мне явился Димыч. Не как представитель крупного капитала, а как вполне себе гражданский чиновник, их сиятельство граф Рукавишников, член Госсовета, глава Департамента промышленности, наук и торговли. И с порога спустил на меня собак.
— Здорово, твое величество! Я больше не могу работать в таких условиях! Где, блин, обещанные моему департаменту полномочия? Почему я до сих пор не имею права нагибать министерских? В патентном бюро — бардак, сотрудники — идиоты. Воротилы отечественного бизнеса — поголовно ворье. Ну, или через одного. Я бы их вывел в поле, поставил лицом к щербатой кирпичной стенке и пустил бы пулю в лоб! Блин, если те товарно-денежные отношения, что сложились у нас в стране, вообще можно назвать бизнесом! Да я сейчас «лихие девяностые» со слезами умиления вспоминаю! Там хоть по понятиям разбирались, а тут — ни законов, ни понятий! Я в таких условиях ни за что не отвечаю! Понял? Пока ты мне в стране порядок не наведешь!
На этой ноте я прервал своего друга:
— Твою мать, Димыч! Иди ты на хер! Ты все равно отвечаешь за все! Хочешь — расстреливай сотрудников, хочешь — вешай! Мне пофиг! Но чтобы дело делалось! Причем хорошо и в срок! Гениев я тебе не рожу — работай с теми, кто есть! И полномочий я тебе отсыпал выше головы, запрет только на массовые казни. А вот если ты не знаешь, как ими распоряжаться, — это сугубо твои проблемы! Включи, блин, мозги, если они не отсохли! А будете меня доставать — пошлю всех и уеду. В отпуск. На море. Доступно изложил или требуется перевод?
Димыч ошарашенно смотрит на меня, а затем начинает тихо хихикать. Постепенно он смеется все громче и все заразительнее. Я не выдерживаю и подключаюсь к нему. Минуты две мы хохочем, как два идиота. Наконец отсмеявшись, он спрашивает:
— Величество, а какое сегодня число, ты не помнишь?
— Ну… — Я лихорадочно соображаю, какой сегодня день нагадал мне календарь…
— Понятно… — Димка сокрушенно качает головой. — Совсем заработался, да? Если че, то сегодня первое. Апреля, месяца…
Блин! Разыграл меня! Вот собака… Ну-ну… Я тебе тоже устрою похохотать…
Тем временем Димка быстро докладывает мне о ходе ревизии в патентном бюро и пробирной палате. Я подбрасываю ему пару советов, он обещает подумать. А вот я, кажется, уже подумал. И придумал…
— Слушай, Димыч. А ты когда последний раз в театре был?
Рукавишников озадаченно чешет в затылке и сообщает, что со времен достопамятного бритья он в театре и не был. Все как-то не успевал…
— А что?
— Да ничего. Понимаешь, что-то у нас с культурной жизнью затык получается. Надо бы больше внимания уделять культурной обработке населения…
Димка задумывается. Затаив дыхание, я слежу за ним…
— Слушай, Олегыч! Так все просто: нужно какой-нибудь надзирающий орган над всеми этими операми-балетами поставить!
Заглотил-таки приманку!..
— Не понял. — Я стараюсь говорить ворчливо, недоверчиво. — Цензура у нас уже есть…
— Да не, не цензура! — Все! Рыбка на крючке. — Знаешь, что-то типа Министерства культуры! Что худсоветы, чтобы репертуары утверждать…
Остапа понесло! Димка в красках расписывает мне все преимущества новой управляющей структуры, рисует яркими мазками перспективы возможной идеологической борьбы… Лишь через полчаса он, наконец, успокаивается и, вспомнив, что у него через четверть часа заседание департамента, исчезает. Ну, мил друг, сейчас…
— Егор!
Шелихов влетает в кабинет. Значит, первое апреля?
— Статс-секретаря ко мне.
Через десять минут у меня в кабинете стоит статс-секретарь, а рядышком сидит симпатичная барышня-стенографистка.
— Подготовьте указ о создании Министерства культуры. В его ведении правовое регулирование, а также разработка проектов нормативных актов по вопросам: культуры, искусства, кинематографии, историко-культурного наследия, средств массовой информации и массовых коммуникаций, информационного обмена, вещания дополнительной информации, печати, издательской, полиграфической деятельности, архивного дела, международного культурного и информационного сотрудничества, а также межнациональных отношений. Цензорский надзор переподчиняется данному министерству, организационно и структурно оставаясь в составе Комитета государственной безопасности. Министром культуры Российской империи назначаю графа Рукавишникова, Александра Михайловича. На исполнение — сорок пять минут. Мне на подпись уже в трех экземплярах, заверенных малой государственной печатью. Вопросы?
Статс-секретарь уносится исполнять. А я погружаюсь в текущие дела. Транссиб, Магнитка, Днепрогэс… Вчера был поганый день: обсуждал с Духовским среднеазиатские дела — ясности пока нет. У Менделеева произошел взрыв в лаборатории, и еще чудо, что никто не пострадал. Ребята Васильчикова носом землю роют, но никаким терактом тут и не пахнет: Дмитрий Иванович работает со взрывчатыми веществами, а там столько нестабильщины, что и без всяких террористов того и гляди на околоземную орбиту выйдешь. Кусками. Еще вчера Бунге в отставку просился — еле-еле старика уговорил. Финансовая реформа идет, хромая на все четыре ноги… Первое апреля, говоришь?..